Петровы в гриппе и вокруг него Алексея Сальникова

Каждый раз, читая книги современных авторов, я испытываю некоторое беспокойство и недоверие, что смогу найти в них то, ради чего берусь читать.

О «Петровых в гриппе» я услышала от минимум двух авторитетных для меня людей, несколько раз мелькнули хвалебные рецензии, и, наконец, зацепил мой личный триггер – имя Булгакова. После этого я и приняла решение прочесть роман.

О муторности первых 10 страниц меня предупредили, потому я не ждала захватывающего повествования сразу. Но и спустя 10 страниц, я не смогла увлечься ни сюжетом, ни идеями. Я до последней страницы ждала чего-то большего, чем ёрничанья на тему семейной жизни и быта советских и постсоветских людей, чего-то выше низкосортных и грязных, хотя и острых шуток уровня Камеди-клаб, какого-то особого аккорда хотя бы в финале… Но ...

После первого беглого ознакомления с полотном романа в моей ассоциативной памяти всплыли «Божественная комедия» Данте и «Альтист Данилов» Орлова. Булгаков примешивался только в силу чужого отзыва. Появился интерес и предвкушение увлекательного художественного полилога, метатекста, интеллектуальной игры.

Не сумев распробовать «свежесть» стиля автора, не получая удовольствия от языка, я добросовестно искала перекличку Петровых с «Божественной комедией» в композиционном теле романа и системе образов. Кое-что мне удалось, но не факт, что всё это не притянуто за уши.

Судите сами:

Мешанина воспоминаний и картин реальности Петровых созвучна атмосфере угарного, будто пропитанного серными испарениями Ада.

Повествование распадается на 9 глав, подталкивающих поискать созвучия с описаниями 9 кругов Ада. Например, Данте в первом кругу встречается с философами древности, Петров в первой главе гостит у «мудреца» Виктора Михайловича.

Второй круг по Данте - «для тех, кого земная плоть звала, кто предал разум власти вожделений», во второй главе герои именно им и предаются.

Артюхов Игорь Дмитриевич – АИД, складывающийся из инициалов – своеобразный владыка Подземного мира. Однако роль его не до конца ясна в самом тексте и в жизни Петрова.

Марина – Снегурочка и её история в 9 главе, как кульминационное ядро Ада Данте, где пребывает ледяное озеро Коцит, в котором «синели души грешных изо льда». Таким же синюшным холодом веет и от финала романа. Конечно, сюжет закручен так, что концовка возвращает тебя к первым главам, как испорченная пластинка, требует вспомнить все те разрозненные детали, которые встречались по ходу повествования и казались неуместными и нелогичными, а через 9 главу получили хоть какое-то объяснение. Но пронизывающий холод от этого ничуть не уменьшается.

Все персонажи, без исключения, - «падшие» души. Ни один не симпатичен, ни в одном нет полноты жизни. Будто они, и правда, бездушны (как считает один рецензент) – биороботы, отправляющие физиологическую нужду, исполняющие алгоритмичные действия, мало осознанные, не пробуждающие никакого мыслительного процесса, душевного движения, точнее, пробуждающие, но что-то смутное, больше связанное с воспоминаниями и констатацией фактов, без выводов.

Неоднозначный персонаж Артюхов Игорь Дмитриевич, он же АИД, чем-то смахивает на героя романа Орлова, альтиста Данилова. Он тоже живёт среди людей, обладает некими инфернальными способностями, но остаётся непонятным, реально существует он или является плодом фантазии Петрова. Сам его образ, казалось бы, значимый, остаётся неубедительным, слабо проработанным, да и опять же не до конца оправданным.

Из всего 400-страничного романа меня зацепила только пара-тройка интересных мыслей, развития которых я всё ждала, но – увы!

К примеру, весьма едкие, но любопытные мысли профессора Виктора Михайловича о природе вещей, слов и идей, об истории религий и взаимоотношениях людей и народов, единожды прозвучав, оборвались ничем и больше никак не проявились! Для меня это осталось необъяснимой странностью.

Повествование ушло в саркастически-мистический, сюрреалистический мир снов, видений и воспоминаний, слабо соединённых образами основных героев и их переживаниями, но часто распадающихся и сумбурных.

Вероятно, таков стилистический приём, который и должен был передать полугриппозное состояние Петровых, а шире – осмысление жизни самим автором, жизни, в которой происходят странные вещи, пересекаются случайные люди, просматриваются необъяснимые связи, уходят одни и продолжают существовать другие. Но, по-моему, этот приём больше свидетельствует о растерянности самого автора, а не о глубине постижения тайны жизни.

Допускаю, что роман был написан для себя и не планировался к печати (попалась на просторах интернета выдержка из интервью с Сальниковым) и явился попыткой разобраться с теми закономерностями, которые происходят в жизни, понять, какие силы действуют в мироздании и как человек вписан в игру этих сил, попытка осмыслить или проиллюстрировать довольно древнюю идею связи всего со всем, оправданности существования каждого человека, вне зависимости, понимает он свою роль или нет. И это хоть какая-то объединяющая идея, которую смутно ловит Петров, но сил постичь её у него нет. Как, похоже, нет и у самого автора.

Словом, для меня роман, обещавший подарить «вкуснейшее» чтение, на деле, вызвал недоумение. Хотя интерес к нему литературных критиков и определённых масс читателей имеет место быть.

Почему? Возможно, по той же причине, по которой держится популярность Камеди-клаба и подобных явлений. Стилистика, уровень языка, сюжетные построения Петровых попадают в эту струю и вполне отражают дух времени.

Вот только не даёт мне покоя мысль: неужели такие произведения будут характеризовать уровень нашего сознания n-ное количество лет спустя? Или появится –таки в литературе свой титан Возрождения, который увидит не только Ад повседневности, грязь природы человеческой и отсутствие осознанности, но и покажет перспективу очищения и совершенствования Души?

А вы как думаете?